Неблагое молчание
После начала украинской кампании взор комментаторов поведения русского образованного класса почти полностью обращён на фальшивую элиту, которая при первых отзвуках канонады сочла за благо мгновенно уехать в Прибалтику, Израиль и иные благословенные Богом места. Но автора несколько озадачивает такое внимание к совершенно прояснённому вопросу — что тут может заинтересовать пытливый ум? Это же не вопрос, а факт — компрадорский слой бежал с бледными лицами и учащённым биением сердец. Факт этот нуждается исключительно в констатации: «Да, бежал.»
Гораздо более любопытны иные формы реакции русских интеллектуалов, из которых, как видится, три являются основными: 1) фальшивый пацифизм; и 2) неприятие превентивного удара, как неблагородного явления; 3) упорное нежелание замечать войны.
Фальшивый пацифизм выдаётся за попытку осудить войну как явление. Такие люди декларируют непринятие войны, как формы международных отношений, делая при этом удивительные, никому доселе неведомые открытия. Они сообщают, что война ужасна, кровава, что при случае военных действий страдают и гибнут люди, что многие лишаются жилья, имущества, близких и родных. При этом случае несколько удивляет то обстоятельство, что до последних событий они никак не проявляли этой своей чувствительности. Невероятно, но факт — в мире постоянно идут войны. Если они не идут невдалеке, то они идут вдалеке, и есть люди, которые системно их замечают, осуждают, привлекают общественное внимание к их жертвам, даже снаряжаются и едут помогать несчастным. Но отчего-то описываемые мнимые пацифисты никогда не обращали на эти войны внимания прежде. Можно было бы подумать, что именно страдания близкой нам страны возбудили их заплесневелые сердца, что прежде они спали и вот пробудились. Но ведь Украина страдает от военных действий не первый год. Что же мешало им прежде возвысить глас свой? Что не давало им сменить свою фотографию в сетевом дневнике на надпись «Нет войне!» в любой из этих восьми лет? Почему пацифизм столь ярко манифестировал именно в том момент, когда он стал совпадать с интересами неприятеля? Не дают ответа.
Другая, более изощрённая, но не менее странная реакция, основывающаяся на странном морализме: превентивный удар дурно пахнет, надо было дождаться военной агрессии неприятеля и вот тогда… Воля ваша, но это, право, пердимонокль — зачем дожидаться удара неприятеля? На кой чёрт опять отступать до Царицына, глядеть на второй разрушенный Цхинвал? Чтобы риторика западной прессы была более уязвима? Чтобы господам чистоплюям было проще занять свою позицию? Автор видит только одно разумное объяснение — могут быть сомнения, что за неприятием превентивного удара скрывается неуверенность в чистоплотности позиции российской стороны, то есть подразумевается, что удар был никаким не превентивным, а был он обычной хищнической агрессией, прикрывающейся мнимой опасностью. Прекрасно, автор не против допущений. Допустим, что опасность пресловутых американских биолабораторий раздута пропагандой, допустим, что фактор нацизма в украинской армии преувеличен, допустим, что угрозы создания грязной бомбы и игры с МАГАТЭ — это просто глупый политический ход украинского руководства, допустим, что обнаруженные на отбитых у неприятеля позициях приказы о грядущем наступлении на Крым b Донбасс — фальшивки. Но концентрация боеспособных воинских частей Украины на Донбассе — это же медицинский факт. Иначе кто же тогда с такой ожесточённостью обороняется в Мариуполе? Кого окружает русская армия под Краматорском и Славянском, стягивая войска со всех преждебывших направлений? Отсюда вопрос: что делало более, чем стотысячное войско на востоке Украины? Почему оно так мотивировано? Почему оно так вооружено? Словом, почему оно представляет собой ударный кулак? Как это объяснить, кроме как подготовкой мощного наступления? Почти вся армия неприятеля опасалась нападения народной милиции донбасских республик? Положим, что ранее всё это было известно только разведке и иным компетентным товарищам, но теперь-то это же очевидно всякому неискушённому наблюдателю. Так отчего же тогда господа, неприемлющие превентивности не меняют своей позиции?
И, наконец, самая примитивная позиция — не замечать войны. Война — это такое событие, которое нельзя не заметить. Войско отправлено в поход, пропаганда шумит из всех углов, города прощаются с павшими героями… И в это время прежде словоохотливые интеллектуалы громогласно молчат. Положим, в первые дни имела место растерянность, хотелось собрать сведения, привести в порядок чувства — это можно понять. Но теперь уж месяц как воюем, отчего же они молчат? Тема что ли неинтересна? Едва ли. Друзья, да они просто страшатся высказаться. И это амбивалентный страх — одни в душе поддерживают Отечество и армию, но боятся возвысить голос поддержки, другие — осуждают эту кампанию и руководство страны и опять таки боятся возвысить голос осуждения. Одни боятся остракизма со стороны интеллигентской тусовки, разрыва отношений, утраты доверия чужестранных друзей и партнёров; другие — тревожатся за своё положение, посты, должности; третьи просто боятся как бы чего не вышло. Это не мудрое молчание, а примитивное малодушие.