Милостивец
Волею судеб оказался автор ныне близ деревни Мельниково. Дожидаясь урочного часа, вздумалось автору совершить моцион — оно и для здоровья куда полезнее, чем сидеть в авто, читая глупости. Сказано — сделано: автор опустил уши у шапки и не спеша побрёл по деревенской улице в направлении реки Иркута. Нельзя сказать, чтоб виды деревенской жизни Мельникова отличались особенной сельской пасторальностью — всё же это не совсем деревня, скорее район города — но некоторая простота нравов и обхождений всё-таки присутствовала. За металлопрофилированной околицей хозяйка ругала разлаявшегося пса, утверждая, что последний есть «идиота кусок», пёс оппонировал как умел. Рыжеватый щенок невозбранно гулял подле самодельной деревянной стеллы. Стелла сия изображала мельницу (верно, здесь символизм), на четырёх лопастях которой красовалась надпись: «НА-У-ДА-ЧУ», надо полагать, путнику предлагалось крутануть лопасти с целью стяжания удачи; оборотная сторона мельницы представляла доску объявлений и была украшена надписью: «Наша жизнь» с единственным объявлением, начинавшегося со слова «Скважины». Тут же стоял мужчина с постным лицом и внимательно рассматривал рыжеватого щенка. Завидев приближающегося автора, мужчина, указуя на щенка, поинтересовался: «Не твой?» — и на отказ автора заметил: «Хороший щенок, гляди какие лапы мощные.» Автор поглядел на лапы щенка и подтвердил очевидное. Лапы, действительно, были мощными. Мужчина с постным лицом немного подумал и признался: «Обратно пойду — если ещё будет здесь, то себе заберу.» Автор не возражал.
Река Иркут, признаться, не добавила живописности пейзажу. Дело зимнее — Иркут замёрз в лёд и, занесённый снегами, был почти неразличим меж обильных зарослей, увенчанных тучными вороньими гнёздами и ведьмиными мётлами. Отметив это, автор двинулся в обратный путь по улице Кряжева, ища глазами какую-нибудь скамейку или завалинку, чтобы на лоне сельской жизни выкурить цигарку да и дать роздыху уставшей спине (автор толст). Но сельская жизнь сильно преобразилась за последнее время. Изоб нет — везде палаты. Само по себе это вызывает радость за селян, но, в разрезе поиска завалинки, удручает. По счастью, на полпути попался сельмаг, крыльцо которого имеет некую бетонную тумбу, на каковую тумбу автор и водрузился.
Дав блаженный отдых спине своей и закурив, автор с отеческой улыбкою созерцал окрестности: люди Божии сновали по своим воскресным делам, у сельмага был припаркован видавший виды недорогой автомобиль с отваливающимся передним бампером, тут же оказался и описанный выше рыжеватый щенок с мощными лапами. Щенок вкушал от хлебной корки, и, съев её всю, несколько полаял на прохожих приятным низким голосом. Автор подумал ещё, что мужчине с постным лицом повезло: и голос у щенка обещает быть басовитым, и двор хозяина пёс явно станет оборонять безо всякой к тому дрессуры. Вообще, распутье улиц Кряжева и Еланской служит, кажется, для Мельникова какой-то важной общественной сердцевиной. Тут тебе и дарующая удачу мельница-стелла, и сельмаг «Ника», и трансформаторная будка с несколько пугающим объявлением «Возьму рога»… Так размышлял автор, чихая от яркого зимнего солнца, а прохожие неизменно желали автору здравия, по-свойски обращаясь к нему на «ты.
Тут из сельмага вышел пожилой селянин в пуховике и тёплой меховой шапке и, отнесясь ко щенку, вознегодовал: «Что, всё сожрал уже! Быстро ты…» — и, извлекши ещё одну корку хлеба из подержанного автомобиля — коему он оказался хозяином — бросил её щенку. «Наелся уже.» — заметил старик, углядев, что щенок, понюхавши корку, отказался её вкушать. Автор умилился сердцем: «Вот — подумал он — старый человек и явно небогат, а, гляди ж ты, милует щенка, помогай ему Бог…» Пожилой же селянин тем временем постоял в нерешительности, поглядывая на автора, и сообщил очень уверенно: «Да ты же молодой!» Автор не без удовольствия согласился. «Тебе сколько лет?» — поинтересовался старец. Автор открылся, что ему сорок пять лет отроду. «Ну вот, — обрадовался селянин — я же вижу, что ты молодой на вид.» Он несколько поразмыслил и наставил автора: «Тебе же ещё дохера работать можно. А ты сидишь, побираешься. Вот мне за семьдесят, а я работаю.» Но потом всё-таки старец не удержался и, покопавшись в своём автомобиле, оделил и автора хлебной краюхой. Автор принял подаяние с большой благодарностью, тут же начал есть краюху, и на наставления милостивца пообещал, что завтра же начнёт трудиться. Старец сменил гнев на милость, взгромоздился в свою телегу и поехал куда-то по улице Кряжева, который был, если верить памятной табличке, милиционером и звался Николаем Михайловичем.